АТРАБЕТ ФИНРОД АХ САУРОН
Авторы: Нион и Диэр
Черный
"Кому – вперед, в седые дали,
Кому – финал земных дорог,
Пусть голосом свинца и стали,
Пусть голосом свинца и стали
Рассудит Бог,
Рассудит Бог...
Он милосерден, в самом деле,
И он, должно быть, не хотел,
Чтоб друг на друга мы глядели,
Чтоб друг на друга мы глядели
Через прицел,
Через прицел.
Но не помилует эпоха,
Что ставку сделала свою...
А мы смотрелись бы неплохо,
Да, мы смотрелись бы неплохо
В одном строю,
В одном строю..."
Август Нейхардт Гиннегау
Белый
"Тишину зову твоим именем.
За стеною волн подожди меня.
Расстояние только кажется –
Горизонт никогда не был линией:
Горизонт от идущего пятится,
А дорога должна где-то прятаться.
Мы привязаны к расстоянию –
Но ведь это всего лишь проклятие...
Мы привыкли жить с этим знанием,
Ведь у Бога нет опоздания.
Тишина Его стала именем.
Тишина моим стала пламенем..."
Эвелин
ЧАСТЬ ПЕРВАЯ
Ночь, затянутая тучами, опустилась на Тол-ин-Гаурхот неслышно, незаметно. В непроглядной тьме умерло все, и казалось, что ни одной души не осталось в замке. Молчание окутало мир, пропитанный чернотой и тяжестью. И только неяркий огонек еле-еле мерцал в одном из окон в верхнем ярусе жилой башни.
В большой комнате, принадлежавшей когда-то Ородрету, сыну Финарфина, правителю крепости Минас Тирит, а теперь ставшей личными покоями Темного Майя Саурона, названного также Гортхауром Жестоким, горит всего одна свеча. Слабому пламени не хватает сил выгнать черноту из углов, но двоих, сидящих друг против друга у стола, оно все-таки освещает. И, разгораясь, выхватывает из мрака то стол и изящный кувшин с вином, то золотые волосы одного из двоих, то задумчиво-ироническое выражение лица другого... Остальное утонуло во тьме – стены комнаты, предметы меблировки... порою даже лицо собеседника, если он отстранится. Впрочем, положению золотоволосого здесь не позавидуешь: свеча поставлена так, что ее свет будет так или иначе освещать его лицо, если он не уйдет в глубину комнаты; только кто ж ему это позволит...
Настал и черед Короля Нарготронда предстать пред очи Прислужника Врага – после того, как двое его братьев по оружию и несчастью не вернулись с подобной аудиенции. Но что это – отчаяние не берет над ним полную власть?
Саурон сидит напротив Финрода, подперев узкой рукой подбородок. Темен его взгляд и неясны намерения.
Осанвэ ли это, слова ли рождаются, сплетаются в огне?
Что ж, Финдарато... наверное, тебе есть о чем жалеть. Есть, чего желать. В конце концов, почему бы и нет – проси у меня, может, я и не откажу. Можешь спросить у меня, что стало с теми двумя, что ушли умирать за тебя. Можешь не спрашивать – я понял, что вы пытаетесь быть дверью в мир, где правит любовь. Только мир таким никогда не будет. И вовсе не потому, что я не хотел бы этого.
Наверное, есть какое-то величие в том, чтобы погибнуть за мираж. Только я этого не желаю – себе.
У вас сердца бабочек, странные Нолдор, не знающие ненависти. Бабочек, желающих умереть в полете, вернувшись в пламя, откуда они родом. Ответь мне, что происходит с бабочкой, когда она пытается поднять тяжесть стали?
И выбирай, как ты хочешь разговаривать со мною – как с Врагом, как с врагом, или ты позволишь себе – забыть о том, что уже стоит между нами, и видеть – просто чье-то лицо во тьме?..
Финрод молчит, сплетя пальцы. Цепь оков длинна и позволяет сидеть свободно – но что толку с того? Свеча горит причудливо, неровно, тени мечутся по потолку... Вот так, король Нарготронда. Двоих провожал ты в неизвестность. Теперь – сам перед лицом ее...
Молчит Финрод. Впрочем, это и хорошо, что не спрашивают его ни о чем. Голос отказывается повиноваться – видимо, не по силам оказалась ему та песнь, что сплетал он нитями души в широком дворе... когда-то своей крепости. Горло саднит невыносимо, и говорить он теперь может лишь шепотом.
Отчаянию нельзя поддаваться. Если позволить ему затянуть темным крылом душу – ничто не спасет. И потому отчаяния нет. Есть только беспечность. Ну, и досада слегка... Глупо. Как глупо попались... Ведь нелепая случайность – ничего более...
Доносятся до него мысли-образы Саурона. Я слышу тебя, враг мой. Но спроси: стану ли отвечать тебе?
Тихо потрескивает свеча. Тишина разлита в воздухе...
Молчишь, Нолдо? Молчи, молчи... Я не тороплю тебя. Тебе не стоит знать, что и я способен – просто смотреть и любоваться. Любоваться неверным жестом, которым ты откидываешь непослушные мягкие пряди золотых волос – с лица, любоваться бликами пламени в золотых волосах... я тоже пламя, Финдарато, я с тем же успехом мог бы касаться рукой твоих волос. Я ценю красоту. И ценю стойкость.
Просто твоя Песня оказалась тебе не по силам. Просто ты не понял сразу, что такое – встать против Айну в поединке Стихий. А когда понял – не счел себя вправе отступить. И я ценю это.
Вина только ли непонимания в том, что тот, кого я мог бы назвать другом – назовет меня Врагом, как только сможет заговорить? Вина ли только извечного противостояния Света и Тьмы в том, что каждый верен своему лагерю и не видит живых лиц за цветом знамен? Я не такой... только нужно ли тебе знать об этом, Нолдо?
Хотел бы я знать, как тебя нарекла твоя мать – в прозрении.
Молчишь... я не тороплю, я жду. И пламя между нами – тоже ждет. И время застывает между моих пальцев, в моей власти еще и не такие шуточки. Я не могу разве что повернуть его вспять, изменить случившееся. А жаль... действительно ли жаль? Был бы возможен этот момент – молчания во тьме, когда взгляды встречаются в пламени на доли мгновений, если бы все было иначе? Финдарато, Финдарато... я не отказываюсь от твоего молчания.
Я жду. Я способен ждать. Я встретил Идеального Врага. Врага, который не станет Слугой. Не станет ненавидеть. Не сможет. Не сумеет. Против меня поднят клинок, не знавший черной крови ненависти. Против меня возвышен голос, который не умел проклинать – просто потому что "так надо". Мог ли я желать большего? Мог бы – чтобы этот Враг стал Другом. Но этому не быть, я не тороплюсь. И я уверен, что это недо-осанвэ ты поймешь совсем не так, как я хотел бы...
Пламя дрожит под взглядом Саурона. То взметается, то чуть бьется еле заметной искоркой. Иногда оно даже не освещает лицо Финрода, но эти моменты редки и кратки. Саурон постукивает пальцами по столу, не замечая всего символизма этого жеста. Ждет. И чего он ждет?
Свеча вспыхивает – и тогда углы комнаты выступают из темноты... Финрод молча обводит ее глазами...
А ведь это был мой дом. И комната эта помнит тех, кто строил замок на зеленом Тол-Сирионе... И эти окна – если в полный голос назвать их истинное имя, то отзовутся ли цветные витражи? Или они забыли все под властью Тьмы?
Свеча в кованом подсвечнике... я помню того, чьими руками сделан он. Мой брат, оставшийся взрывом ярого пламени в оправдание имени, ему нареченного. Мой брат, искрою сгоревший ради моей жизни...
Финрод протянул руку – звякнула цепь, разрушая видение, – коснулся вычурных завитков подсвечника у самого основания свечи. Улыбнулся, словно свиданию с другом радуясь...
Металл потянулся к руке нолдо, знающего, как разговаривать с силами земли. Железо кандалов обиженно дзинькнуло, плотнее охватило запястье, болью платя за несправедливость – почему его не сделали хотя бы честным клинком, не говоря уж о чем-то ином, почему заставили служить орудием пытки?
Закусив губы, молчит Финрод, молчит под пристальным взглядом Жестокого...
Нолдо-Нолдо...
Оживаешь? Узнаешь?
Молчишь... а, уже почти нет. Уже готов заговорить – протянув руку к подсвечнику, коснувшись, улыбнувшись, вздрогнув от боли. Боль – как цена за улыбку... я подумаю над этим. Это то, что я смутно знал и раньше, теперь это нашло свою формулу.
Но стоило бы воспользоваться моментом. Пока не поздно.
Протянутая рука Саурона причудливо вплетается в полумираж, владеющий Финродом. Пальцы Темного Майя касаются пламени. Длинные тонкие пальцы, которые пламя не обожжет, почти эльфийские руки. Просто что-то необъяснимое не дает сравнивать. Разбивает картину мира, могущую быть цельной...
И голос – тонкий, чуть глуховатый, протянутый незримой нитью сквозь тьму, в котором скользит странная издевка: откуда может возникнуть уверенность в том, что он просто не знает, с чего начать разговор? Ниоткуда, вот именно.
- Ты помнишь эту вещицу, Нолдо? Она создана не мной; хочешь – подарю?
С легкой-легкой, едва уловимой насмешкой Финрод перевел взгляд на Саурона.
Что, Гортхаур, тебе первому надоело – молчать?
Уже давно не приходилось ему – вот так. Просто смотреть во тьме и тишине на живое пламя. В последний раз – тысячи лет назад, десять дней назад, у костра на последней стоянке перед Тол-ин-Гаурхот. Им с Береном выпала первая стража, а сменившись, оба легли спать не сразу, а какое-то время сидели рядом у костра...
Странное, право же, у нас положение – сидим, молчим, друг на друга смотрим. Как сказали бы Эдайн: молчишь и всякую ерунду про меня думаешь. Финроду становится смешно на мгновение. Над ним и так уж в последнее время братья подшучивали – ох, Финдарато, не доведут тебя до добра Смертные. Вот вернется обратно в темницу – расскажет Берену, как прижились у государя Эльдар некоторые словечки и выражения Людей.
Финрод рассмеялся – весело, неудержимо, звонко... и тут же приступ жестокого удушья скрутил его, согнул пополам.
Ну вот, забыл... совсем забыл... Если голос сорван, невозможно даже засмеяться в полную силу – перехватывает дыхание, выворачивающий кашель отнимает последние силы...
Вдох...
Выдох...
Тише... спокойнее...
Отчаянным усилием Финрод выровнял дыхание, выпрямился... Все еще держась за горло – но в глазах пляшут веселые искорки, – небрежным жестом хозяина указал на подсвечник и прошептал, стараясь не задохнуться снова:
- Оставь себе... на память, если хочешь...
Тьма Всеприсущая, Нолдо, только бы ты не умер тут у меня на руках. Вот чего бы я не хотел...
Да и пламя – дергается, словно отзывается, сострадает. Словно пламя способно разделить боль. Надо будет как-нибудь узнать. Когда в очередной раз будет совсем плохо.
Гордец. Попроси же меня снять с тебя цепи! – сниму. Твоя гордыня тебе может стоить жизни, не думаешь же ты, безумец, что вышедшего со мной на поединок Силы сковали простыми цепями!.. Или ты вообще об этом не думаешь?..
Попроси меня снять с тебя цепи – сниму...
Но не раньше, чем ты попросишь меня об этом. Просьба, обращенная к врагу – тоже заплаченная цена. А я же Враг...
Пока же, в наказание за гордыню, хватит с тебя и этого...
Саурон, не отводя пристального, непроницаемого взгляда от Финрода, который тоже, кажется, решил любой ценой не опускать взора, нашел в темноте чашу – наощупь. И кувшин с вином. Наполнил чашу, намеренно неторопливо, зная, что каждое мгновение для сидящего напротив отзывается тупой болью в груди, вызванной сбоем дыхания, протянул:
- Пей. Пройдет.
Усмехнулся, прибавил, подумав немного:
- Никаких заклятий я на это не накладывал. А вещица эта... могу и оставить. Правда, она же, вроде бы, и не тобою создана. На память о ком же ты предлагаешь мне оставить ее?
Нолдо-Нолдо, Финдарато, если еще раз тебя чуть не убьет твой смех – я сниму с тебя цепи. Я давно не встречал такого взгляда. И даже мне страшно смотреть, как он темнеет. Пусть и ненадолго... зачем же вам понадобился весь этот глупый маскарад?
Нет, я не жалею ни о чем, по крайней мере, иначе не было бы другого случая. Впрочем, я не сомневаюсь, что все равно ты уйдешь отсюда моим врагом. Я проклят. И не один раз проклят, кстати.
Только ты не будешь думать об этом. И не надо тебе об этом думать.
Молчать легче, не правда ли, Нолдо?
Смешно. Решишься ли – довериться и выпить вино из этой чаши?
Странно слышать смех Саурона. Услышав его, можно подумать, что Черный никогда не знал веселья.
Финрод вновь протянул руку к свече, почти касаясь пальцами оранжевого язычка, на этот раз – мысленно прося у живого огня помощи. Ты ведь тоже пламя – помоги! Живые силы Стихий можно услышать тому, кто учился этому у Валар. Как лесной пожар порой тушат встречным... ну вот, уже лучше... вдох... выдох... спасибо...
Нет, все-таки молчать легче, намного легче... Не так саднит в груди, не так тяжек каждый вздох...
Но об этом тому, кто сидит напротив, знать не обязательно.
Финрод отрицательно покачал головой в ответ на жест Саурона.
- Не стоит... уже все... – Шепотом, но довольно твердо. В усмешке дернулся уголок рта...
Не в доверии дело. Просто я не приму от тебя жалости...
А ведь я тебе нужен, Гортхаур... знать бы еще, зачем!
Если бы хоть на мгновение можно было закрыть глаза, откинуться назад – и забыть обо всем, что было, не думать о том, что будет, не чувствовать жестоких прикосновений цепей, выпивающих силы... если бы можно! Но нельзя – а потому ни на миг не терять спокойствия, не отводить взгляда, заставить замолчать усталость и боль...
И отвечать лучше неторопливо...
- Эта вещь создана не мной, – прошептал Финрод. – Но тот, кто ее делал, смог услышать и понять душу металла... не правда ли, Айну? Вот на память о мастере, способном творить, и оставь ее себе...
Зря ты потянулся к пламени, если хотел хранить свои тайны, Нолдо. Очень зря. Я тоже пламя. И во мне отзывается любая зажженная в мире свеча. Любой пожар. Любая мысль, обращенная к огню. Я Пламя. Пламя и Смерть.
И кто сказал, что я откажу в помощи? По крайней мере, достойному врагу в помощи не отказывают. Особенно если он ее не просит.
Ты же не знаешь, что пока ты смотришь на огонь, я могу читать твои случайные мысли.
Чем и развлекаюсь временами. Но не постоянно. Так скучно... и бесчестно.
А ведь боится. Боится пить вино из моих рук. Боится не смерти, боится подчинения воли. Глупец. Став рабом, он перестанет быть мне интересен... и по-своему дорог. Враг, умеющий улыбаться. Враг, беззлобно смеющийся тебе в лицо. Враг, не умеющий ненавидеть. Может ли быть лучший дар судьбы? И сильнейшая ее несправедливость?
В твоем смехе не было вызова, Финдарато. Я не ошибся в тебе. И ты готов дорого заплатить за еще один такой всплеск смеха – в лицо врагу, на мгновения забывшись.
Но с каким же наивным вызовом ты "даришь" мне этот подсвечник, явно созданный тем, кто был тебе очень дорог. Так смотрят на того, с кем случайно встретился после долгой разлуки – на перекрестке веков. Неужели ты думаешь...
На это можно и ответить...
Саурон улыбнулся – явно стараясь, чтобы в улыбке не было насмешки. Улыбка вышла отстраненной и по-своему горькой. Впрочем, откуда ему было знать, как она смотрелась со стороны?
- Оставлю. На память. Если ты так этого хочешь, – не удержался, суховатый смешок прорезал воздух, пропитанный густой тишиной; впрочем, быстро себя оборвал. – Правда, если ты полагаешь, что я неспособен творить сам, ты определенно неправ. Это остается любимым моим творением, кстати.
Айну вынул из ножен у пояса кинжал. Узкое длинное лезвие, кровосток, удобная рукоять – две сплетенных в смертельном объятии змеи. Глаза-рубины горят в темноте... Сталь. Должен идеально ложиться в его руку.
И протянул его Финроду – рукоятью вперед:
- Можешь посмотреть, Нолдо. И не бойся – безопасно. Я еще не придумал оружия, которое убивало бы само.
Интересно, Нолдо, поймешь ли ты всю суть, всю цену этого шага? Один раз я в тебе не ошибся. Ошибусь ли сейчас?
Я все-таки Пламя, Нолдо. Пламя и Смерть... увидим.
Финрод засмеялся бы, если б не опасался, что следующий приступ удушья все-таки вырвет у него случайный стон... а этого так не хочется! Взял в руки кинжал – бережно, серьезно и с уважением, как берут оружие, честно служащее воину, кем бы он ни был.
Две змеи... отвернуться, чтобы пламя не высветило горечь в глазах. Две змеи... так похожие на тех, что сражаются за корону в кольце отца... в том кольце, что сейчас на пальце Берена... Что это – насмешка судьбы?
Отец...
Как хорошо, что ты – далеко...
Мысли не спрашивают – они текут сами, и следующая была как вздох, как шепот в ночной тиши – Амариэ мэльдэ...
Узкая прохладная ладонь легла на искусанные губы – тише, тише... я далеко, и ты не беспокойся обо мне...
Как хорошо, что ее нет здесь...
Почему? Почему – две змеи?..
- Потому что тогда пришел на ум этот образ, Финрод. И я решил, что он достоин воплощения.
Финдарато, а тебя задело. Что – что в тебе так отозвалось на кинжал, сделанный Врагом, на эти две змеи? Твой беззвучный крик бесплотным эхом прокатился по воздуху. Я не мог его не услышать.
Я в очередной раз не ошибся в тебе. Проклятье, не люблю цепей на руках тех, кто еще может смеяться. Почему ты мой враг... почему?
Что же делать мне с тобой, Финдарато...
Короткий внимательный взгляд:
- Не боишься, Гортхаур? Не боишься давать мне в руки оружие? – Насмешливо: – Я скован, но... всякое может случиться. А вдруг горло себе перережу? – Явно поддразнивая.
- Не боюсь, – усмехнулся Саурон, не торопясь забирать кинжал обратно. – Перерезать себе горло – моим кинжалом? Вряд ли удастся. Да и к тому же моих сил хватит, чтобы не отпустить тебя. Я, знаешь ли, реагирую очень быстро, привычки воина. А я воин, Финдарато. Мне просто интересно, чем он тебя так заворожил. Я подобных чар на него не накладывал, – Вновь смешок. Непроизвольный, как стон.
- А в связи с чем пришел тебе на ум этот образ? – шепотом, как можно более спокойно, спросил Финрод.
Интересно было бы знать, откуда – здесь... Он никогда не интересовался у отца, что же означает этот знак, – как-то случая не представлялось. А когда Арафинвэ надел на палец сына этот перстень, спрашивать было уже поздно. И ни к чему... И теперь не узнаешь... им не встретиться больше...
Хотя... все может быть. В Чертоги он попадет в любом случае...
Они все это понимали – все, кто уходил в темноте, разрываемой светом факелов. И проклятье Мандоса яснее ясного сказало: прощения не будет. И сам Финрод тоже знал – путь его лежит во тьму. Он привык к этому знанию, хотя не открылось ему, что же оно означает. Вот... к концу близится дорога, и кто мог думать, что все обернется – так?
Нет, его не убьют. Но откуда же эта уверенность в том, что все закончится именно здесь?
Тонкие, исцарапанные пальцы Финрода медленно погладили рукоять. Словно свидание, словно вздох... прости, отец...
- Неплохая работа, – оценил Финрод. – Эта вещь красива – а значит, прочна и прослужит долго... – С любопытством: – Но ты думаешь, что сможешь успеть помешать мне? Я ведь тоже воин...
Саурон устало усмехнулся.
- Прошу тебя, Нолдо, давай без неуместного и ложного, к тому же, героизма. Да и задержит тебя не только цепь, кстати – я ли должен тебе напоминать, государь Нарготронда, что еще не все твои подданные мертвы? Да и сам Нарготронд наверняка тебя все-таки ждет из вашей самоубийственной авантюры. Имеешь ли ты, при таких раскладах, право на смерть? Тем более что и необходимости в ней нет – я не пытаю тебя, не лишаю воли, ничего пока что даже не требую. Что бы ты сказал своим, убей ты себя сейчас, покинув Чертоги Мандоса?
Финдарато, Финдарато. Я знаю, что, пожалуй, делаю тебе больно. Увы, ты не первый мой враг, которому я читаю подобие нравоучения. Впрочем, нравоучение из уст врага – лучшая награда, когда его цель – не излом воли. Я не отказался бы выслушать таковое от достойного врага, от тебя, например... смешно. Что ты сможешь мне сказать такого, чего я не могу сказать себе сам? Да и осмелишься ли?
Осмелиться-то осмелишься... а станешь? Смешно, смешно. Нравоучение – в какой-то мере помощь.
Финдарато... а ты начинаешь задавать вопросы. Значит, готов слушать. Даже готов верить. Иначе зачем спрашивать? Я все-таки выигрываю. Я все-таки не зря трачу время с тобою.
Хотя так и так я тратил бы его не зря. Молчание – тоже способ познания. Как и неверие.
- А про змей... Финдарато, спросил бы ты о чем полегче. Я не шучу. Как я нашел этот образ. А ты никогда не создавал ничего, просто пытаясь воплотить ту музыку мира, которую слышишь? Тем более, дать какой-то зримый образ тому, что ты сам принес в мир? Придать облик спетому тобою? В Начале Времен я был другим и многому еще не нашел иных образов. Сейчас я мог бы воплотить это по-другому, но тогда многого, пришедшего в мир с противостоянием, еще не было. Попробуй открыться навстречу ему, если не боишься воздействия; его не будет. Открыться и послушать, что в нем. Змей-то две, Финдарато. Они разные. Это двойственность, заложенная в каждом из воплощенных. Наверное. То, что позволяет мне оставаться верным Властелину и разговаривать с тобою, не видя конечной цели разговора. Просто так. Я ответил?
Поверишь ли? Я ответил... Пламя мне свидетель. Я не буду тебе лгать, Финдарато. И не буду читать твоих мыслей – зачем? Я мог бы взять все, что ты отдал пламени – даже образ твоей мельдэ, случайно промелькнувший в бликах по стене. Но не буду. Достойный враг – не меньше и не больше, чем брат, такие узы не бесчестят.
- И вот что еще – я читал далеко не все твои мысли, Финдарато. Эта просто прозвучала слишком громко. Я – часть мира, я Айну, не забывай об этом. Я не мог ее не услышать. И больше я не буду этого делать.
...Смогу ли защититься от слов, которые эхом доносятся из пламени?..
Быстрая, почти незаметная, легкая, как порыв ветра, усмешка снова скользит по губам Финрода.
Ты неплохо находишь нужные слова, Гортхаур. Про долг, про честь, про волю и так далее. И, наверное, они бы даже возымели действие, будь на моем месте кто-то другой... пусть даже один из моих друзей. Только видишь ли, государь Нарготронда не нуждается в подобном увещевании. Все это я сказал себе сам – в тот миг, когда понял, что назад дороги нет, еще стоя в Тронном зале Нарготронда. И почти такими же словами я успокаивал в подвале тех, кто поддался отчаянию и решил – хотя бы умереть достойно. Так что... но все равно – неплохо. Финрод чуть мрачнеет. Кроме всего прочего, это доказывает, что не все эльдар, попадающие к тебе, сильны духом – ведь ты складываешь фразы безошибочно. Жаль... Впрочем... можно ли осуждать их за это?
Легкий кивок, внимательный взгляд – продолжай. Двойственность... Это действительно интересно – услышать от тебя такие слова. Об этом можно будет рассказать... если будет кому, кроме Намо. Но все равно интересно... Финрод все-таки остается жадным до знаний, где бы ни удавалось их получить. Мог ли он думать, зайдя в дом Андрэт, что его беседа с ней станет известна многим? От нынешнего разговора тоже можно получить немало полезного... жаль только, вряд ли будет возможность – да и время – его записать.
Финрод поймал себя на том, что слушает Саурона так же внимательно, как порой слушал своих книжников и целителей, или Мудрых народа Беора, или любого, кто может что-то рассказать ему. Даже сидя так же – пальцы сплетены, замком рук обхватил колено... А друзей – еще прежде, еще там, в Тирионе – он слушал чуть иначе – устроившись поудобнее на песке, камнях или траве, поджав одно колено, а во второе уткнувшись подбородком, прислонившись спиной к дереву ли, к камню или просто к сидящему рядом. Вот только цепи при такой позе лишние...
Ни в лес, ни в чисто поле, сказали бы Эдайн...
Эта фраза – а главное, ее неожиданность, точность и смысл при этом разговоре – настолько веселят Финрода, что он все-таки смеется – от души, весело... зная, что придется заплатить еще раз за этот взрыв смеха...
Финдарато, Финдарато, ты слишком много смеешься, говорил ему когда-то Феанор. Феанаро, огненная душа... какой огонь сжигал тебя в последнем твоем бою? Наверное, так же мерк свет перед глазами, когда пылающая петля стягивала горло...
Спокойнее... в наплывшей тьме пляшут огненные искры, складываясь в рисунки...
Вдох... выдох...
Странные же нынче цены на знания, могли бы сказать Эдайн...
Нет, Люди точно меня погубят... уморят смехом...
Вдох... выпрямись, Инголдо... спокойнее...
Кажется, не только я способен читать мысли в пламени?.. Смеешься, Финдарато, смеешься так, как смеялся только что – откидываешься навзничь... и я не отступлю от данного себе слова. Проклятие!.. Так наивно и нелепо показывать врагу свои слабые места.
Саурон метнулся – через стол, черной тенью, чуть не затушив случайно свечу взмахом руки, подхватил Финрода за плечо.
- Не делай далеко идущих выводов из того, что я снимаю с тебя цепи. Ты безоружен, а я нет, кроме всего прочего. Да и когда вернешься в темницу, их наденут снова. Просто я не желаю твоей смерти до срока. Протяни руки.
Железо всегда повиновалось Темному Майя. Из железа он делал многое, когда лучше было бы занять чем-нибудь нейтральным руки и мысли. Повиновалось, отзывалось... так и сейчас, он легко мог безо всякого ключа разомкнуть замок. Мог. И сделал, почти ненавидя себя за невозможность не совершить этот красивый жест.
Цепи с глухим стуком и лязгом упали на пол. Все.
...Тьма Всеприсущая, этот враг для меня не должен стать большим, чем враг. Два разных берега одиночества... что может быть связующей нитью между победителем и побежденным? Да, именно так – еще не законченная война. Что же мне делать с тобою, Финдарато. Я не могу освободить тебя. Тебя, врага и государя Нарготронда, между прочим. Это слишком нелепо и картинно, слишком наивно. Глупо. Картинный жест, за который заплатить придется слишком дорого. Я не могу взять с тебя вассальную или союзническую клятву – ты ее не дашь, это понятно и так. А даже если бы и дал – простой доброй болью можно сломать кого угодно – то что тогда? Будешь ли ты жить, изгнанный Нарготрондом? Город не примет такой присяги государя. Держать тебя в темнице веки вечные? А смысл? Да и жить ты в ней долго не будешь. Пытаться торговаться с Элдар, ставя твою жизнь и свободу – ценой? Нет, я могу сделать так, что ты не сможешь уйти по собственной воле. Надо подумать. Только до боли и отчаяния не хочется так бесчестить узы, что сложились между нами. С таким врагом либо бьются до последнего вздоха, не опуская меча, либо говорят ему – "брат мой, враг мой". И что мне делать? Мне, Айну Гортхауэру, желающему вложить вьющуюся нить в руки судьбы, чтобы в том, что совершается, был момент истины. Мне, военачальнику Ангамандо, наместнику Властелина Мелькора в этих краях, не имеющему права на красивые жесты и возвышенные чувства, могущие пойти во вред нашему делу. Мне, получившему от Мелькора это имя, кстати.
Что мне делать с тобой. Пока что – сидеть, разговаривать и думать. Или – думать потом, в одиночестве, а пока – просто разговаривать. Посмотрим, что ты скажешь мне сейчас, Нолдо. Пока отдышись, отдохни, помолчи. Поразмысли над случившимся, над моим красивым жестом тоже. Мне некуда торопиться, да и тебе – тоже, в общем-то.
Саурон сел на место, сцепил руки под подбородком и сквозь пламя свечи, как в самом начале разговора, взглянул на лицо Финрода. Живое золото волос во тьме, еще живое. Искры пляшут. Меня все еще можно взять – красотой. Что скажешь мне? Странный всплеск милосердия от того, кого принято звать Жестоким? Самому смешно. ... Или – уже нет?